Тёмная эколо­гия

Вещи открыты. Открыты также и в смысле потен­ци­ала: вещи случа­ются в мире ООО, поскольку вещи не полно­стью подстро­ены под чело­ве­че­ский огонёк, не полно­стью спле­тены друг с другом, так как в против­ном случае в мире не могло бы ничего произойти, в нем была бы только полно­стью собран­ная моза­ика, кото­рую вы нико­гда не смогли бы расце­пить или разо­брать. То, что проис­хо­дит в одном конкрет­ном месте (скажем, на тротуар падает перо), озна­чает, что меня­ется весь универ­сум в целом, во всех осталь­ных местах. Вещи связаны, но, так сказать, в сосла­га­тель­ном накло­не­нии. Есть место для того, чтобы случа­лись всякие вещи. Или, как гово­рит компо­зи­тор-анар­хист Джон Кейдж: «Мир кишит возмож­но­стями. Случиться может что угодно»Cage J. 2 Pages, 122 Words on Music and Dance // Cage J. Silence: Lectures and Writings. Middletown, CT: Wesleyan University Press, 2011. P. 96.

Таким обра­зом, чувство стран­но­сти, возни­ка­ю­щее у нас при встрече с тем фактом, что мы отве­чаем за собы­тие массо­вого выми­ра­ния, явля­ется внут­ренне прису­щей этому собы­тию харак­те­ри­сти­кой, избав­ляться от кото­рой не следует. Не круто орать в лицо людям, что из-за них выми­рают разные формы жизни, поскольку тем самым устра­ня­ется стран­ность. И точно так же не круто гово­рить прямо обрат­ное: «Какая разница? Всё так или иначе выми­рает», как зача­стую гово­рят неко­то­рые правые, а также сторон­ники неко­то­рых вари­ан­тов мнимо­эко­ло­ги­че­ского подхода в его край­них формах, напри­мер эколо­ги­че­ский мысли­тель Пол Кингснорт с его проек­том «Тёмная гора», поскольку послед­ний тоже пред­став­ляет собой попытку устра­нить стран­ность. Такая разно­вид­ность мрач­ной уверен­но­сти упус­кает то, как, собственно, суще­ствуют вещи.

Мой подход к эколо­ги­че­скому мышле­нию может быть описан как «тёмная эколо­гия» — так я её назы­ваю. Тёмная эколо­гия не озна­чает полного отсут­ствия света. Скорее это как Норвегия зимой или даже летом, поскольку свет в Арктике пока­зы­вает в самом себе нечто нена­дёж­ное и уклон­чи­вое: длин­ные летние тени, ночь, кото­рая в Хельсинки длится в июне по пятна­дцать минут, туск­лость. Свет как тако­вой не присут­ствует непо­сред­ственно, вы не можете ткнуть в него и не можете полно­стью его просве­тить: кто просве­тит просве­ти­теля? Свет — он суще­ствует просве­тами и сгуст­ками, если следо­вать кван­то­вой теории. И он, как утвер­ждает теория отно­си­тель­но­сти, не может достичь всех мест сразу.

Всё это похоже на процесс смерти в описа­нии тибет­ского буддизма. Когда вы умира­ете, вы видите свет, но, в отли­чие от описа­ний в неко­то­рых других рели­гиях, свет не очеви­ден, и он не в конце туннеля, вы не идёте к нему, и это не конец. На самом деле вы можете вообще его не заме­тить. Это своего рода вспышка, мига­ние, совер­шенно побоч­ное и произ­воль­ное, и, если вы отка­зы­ва­е­тесь от подоб­ного опыта природы созна­ния, вы пере­рож­да­е­тесь. В тради­ци­он­ной лите­ра­туре указы­ва­ется, что вспышка длится около трёх секунд, или, как утвер­жда­ется в неко­то­рых учеб­ни­ках по эзоте­рике, столько времени, сколько требу­ется, чтобы трижды просу­нуть руку в рукав. Вы не отка­зы­ва­е­тесь от какого-то вечно сущего логоса и не впада­ете в неопре­де­лён­ность и смеше­ние. Наоборот, вы отка­зы­ва­е­тесь от чудес­ного в своей не опре­де­лён­но­сти смеше­ния и впада­ете в фаталь­ную уверен­ность.

В тибет­ском буддизме время между одной жизнью и следу­ю­щей назы­ва­ется «бардо», то есть «между». В этом состо­я­нии на поверх­ность созна­ния выхо­дят всевоз­мож­ные навяз­чи­вые образы, осно­ван­ные на прошлых действиях (карма). Мы ощущаем, что теперь вещи другие, что мы, если гово­рить об эколо­ги­че­ском созна­нии, попали в бардо­по­доб­ное пере­ход­ное простран­ство. Но на самом деле мы заме­чаем, что вещи просто не стоят на месте, не оста­ются одними и теми же. Если попы­таться преодо­леть бардо­по­доб­ность, формам жизни, мышле­нию и опыту будет нане­сён вред. За навя­зы­ва­нием тонкого, но жёст­кого разли­чия между людьми и нелю­дьми стоит, напри­мер, тот же импульс, что движет расиз­мом. Насилие уже свер­ши­лось — в форме поно­ше­ния и дегу­ма­ни­за­ции неко­то­рых людей. Мы, люди, содер­жим в себе нече­ло­ве­че­ских симбион­тов, кото­рые состав­ляют часть того модуса, кото­рый позво­ляет нам быть людьми, ведь без них мы бы не прожили. Мы не явля­емся людьми всецело, вдоль и попе­рек. Мы сосу­ще­ствуем со всеми осталь­ными формами жизни в неопре­де­лён­ном простран­стве между жёст­кими кате­го­ри­ями.

Если эколо­ги­че­ское действие озна­чает, что надо причи­нять меньше вреда, а не повы­шать эффек­тив­ность, значит, не столь уж эколо­гично наста­и­вать, разда­вать подза­тыль­ники или же приме­нять другие подоб­ные методы доставки данных, ныне счита­ю­щи­еся эколо­ги­че­скими. Действия подоб­ного рода пыта­ются разбу­дить нас от бардо­по­доб­ного сна, однако сход­ство со сном и есть самое реаль­ное в эколо­ги­че­ской реаль­но­сти, так что, в сущно­сти, режим инфор­ма­ци­он­ного навала делает эколо­ги­че­ский опыт, эколо­ги­че­скую поли­тику и эколо­ги­че­скую фило­со­фию абсо­лютно невоз­мож­ными.