Валерий Подорога о методе, исследовательских программах и не философском развитии философии.
После 60-х годов прошлого столетия, когда постструктуралистская волна началась... Вот это волна как раз говорит, что с философией что-то произошло. Что метод больше не работает. Потому что метод — это совокупность приёмов схватывания для того, чтобы воссоздать картину мира, и ты его отстаиваешь. Поэтому метод всегда включает в себя экспансионистские какие-то вещи, какую-то группу учеников, которая должна его отстаивать. Не обязательно это должно быть такое ортодоксальное отстаивание, скорее — широкое распространение. И какое-то время, часть XX века, распространение феноменологического, психоаналитического метода, позитивистских моделей и так далее, — было естественным процессом.
А сейчас я не знаю. Поскольку англосаксонской философией я не занимаюсь и её не изучаю, кроме отдельных авторов... Но они меня интересуют не как англосаксы, то есть не как люди, исповедующие какую-то свою моральную доктрину или какое-то представление о философии, а просто как люди, которые дают мне какой-то опыт и какое-то новое знание. Поэтому, я полагаю, те изменения, которые произошли, формулируются сейчас совершенно по-другому. Я вот сформулировал это таким образом: метод стал идеей. Идея — это способ организации материала. А вот применение метода в определённых условиях не даёт нового знания. Если вы начнёте феноменологический метод применять к чему-то с таким постоянством, а если вообще включать гуссерлевскую ортодоксию там какую-то, то это будет отсутствующий результат. То есть фактор идеи, обновление материала, какого-то взгляда — он существует уже независимо от тех технических и методических приёмов, в которые философия как бы могла сложиться. Происходит такое не философское развитие философии.
И следующий момент, очень важный, который я тоже постоянно обсуждаю, — что вот это понимание и организация материала вокруг идеи, связано с исследовательскими программами. Сегодня философия существует либо как исследование, или она вообще не существует. Потому что нельзя мне рассказывать про Канта, мне нельзя про Гегеля рассказывать, мне нельзя ни про кого рассказывать. Мне, как историку философии, не нужно это знание. Другое дело, что обучение философии, образовательная сторона, она остаётся в пределах классических систем философии: это образцы опыта и так далее. Можно по-разному это передавать, эту историю философии, но, тем не менее, она является очень важным образовательным моментом. Там же, где мы касаемся каких-то инноваций, где философия может сформировать какой-то новый взгляд, — к сожалению, это рубежные, пограничные ситуации. Там рождаются какие-то идеи и сопоставления, но ты их не можешь превращать в какую-то метафору простую, или играть с этим. Ты должен это исследовательски обосновывать. Вот это важный фактор включения идеи. Не только идеи. Каждый человек, как известно, полон идей. И все они — неудачные. Потому что он не предполагает, что идея несёт какую-то ответственность в виде метода. Ответственность, похожую на метод. Ответственность за то, чтобы эту идею обосновать. А для этого нужно проводить новые исследования по материалу.
Развитие философии традиционной, классической шло от того, насколько удачно кто-то прочитает предыдущего мыслителя. От способности понять, что делать дальше, как может развиваться системное мышление. Спиноза и Лейбниц читают вдвоём, локоть к локтю, Декарта. Потом появляется Гегель, который не спит ночью, восхищенный «Критикой чистого разума». И так далее. Там есть такая преемственность и понимание, что системносозидательная картина мира является основной. А сегодня мы сталкиваемся с такой проблемой, которую я выразил вот так, может быть, односложно. Но для меня, во всяком случае, это достаточно ясно. В каком-то смысле я тоже возвращаюсь к платонизму, предполагая такую идею, такой своеобразный эйдос, который лежит в основании бытия. Но дальше я не хочу в метафизику ступать — я веду просто исследовательские программы. Чураюсь, отказываюсь от метафизического обоснования. Мне кажется — это какая-то угроза исследовательской программе. А старый архаизм — это как раз метафизическое представление о философии. Когда категориальный порядок можно все время выдавать за понятийный.
