Елена Петровская о понятии множество, полемике Гоббса и Спинозы и логике социального действия.
Есть такое понятие, которое сейчас все чаще и чаще употребляется. Я, конечно, не претендую на то, что мы сегодня его раскроем в полной мере, но, по крайней мере, давайте попытаемся избежать некоторых подводных камней, которые сопровождают его употребление в русском языке. Я имею ввиду понятие, — даже не знаю на каком языке его произнести, — multitudo может быть, если иметь ввиду происхождение латинское, ну, а по-английски это multitude, multitude по-французски. В общем, в языках латинского происхождения это слово вполне легко опознаваемо.
Но возникают большие проблемы с его переводом на русский язык в силу того, что уже устоялось некоторое понимание нового социального субъекта как множество, приходится реагировать на существование такого слова в русском языке. Но нужно понимать, что множество, конечно, никакого отношения к математическому множеству не имеет, и, фактически, уместно вспомнить о полемике, фактически существовавшей полемике Гоббса и Спинозы.
Речь идёт, конечно, о XVII веке, о теориях государственного устройства, и вот сейчас эта полемика опять становится актуальной в контексте тех разных интерпретаций понятия multitude, которые предлагают соответственно один и другой. Но нужно понимать, что Спиноза писал по латыни, на латинском языке, а Гоббс писал по-английски. И вот, в своих трактатах Гоббс употребляет слово multitude, которому он в одном месте даёт очень чёткое определение. Он говорит: «the dirt and dregs of men», имея ввиду «грязь и подонки людские», как у нас это переводили.
Действительно, таково отношение Гоббса к толпе, собственно говоря, в его сочинениях это слово переводят понятием «толпа» и это верно, потому что это передаёт отношение Гоббса к тому, что существует как несводимая плюральность. И совершенно другим отношением проникнуты трактаты Спинозы, но в них, — я имею ввиду политические трактаты в первую очередь, но не только, — это слово передаётся в русских переводах 50-х как массы, народные массы.
Я понимаю, что сейчас существует полемика с понятием массы, как она сложилась уже в двадцатом веке, имея ввиду и исторические, и теоретические способы её проявления, так сказать, но тем не менее, конечно, мы имеем дело с массой, существующей как-то, что неподводимо под понятие, — вот так можно сказать, воспользовавшись ещё кантовским определением; он занимался этой темой, темой подведения под понятие.
Есть современные теоретики множества, такие, в первую очередь, как Антонио Негри и Майкл Хардт, которые пытаются выстроить особую логику для множества. Логика эта отличается от логики философских понятий. Об этом говорит очень прямо Негри: он имеет ввиду, что мы сталкиваемся с некоторым имманентным явлением. Если угодно, его философия — это философия имманетизма, и, можно сказать, что это проявление жизни, множество как социальный субъект, как попытка определить, что есть новый социальный субъект; это проявление жизни, но как таковое оно не может быть описано на языке абстракции, и оно не может быть подведено под понятие именно потому, что любое подведение под понятие сразу разрушает ту систему отношений, которая и определяют этот новый объект, условно говоря, — потому что даже слово объект принадлежит старому философскому словарю и надо понимать, что это уже есть условная объективизация, опредмечивание, то, чего не должно быть совершено в отношении особой живой реальности, каковой является современная масса.
Но если определять эту современную массу, то скорее всего мы можем о ней говорить в терминах социального действия, понимаете, как на каком языке вы можете говорить о действии, то есть, фактически. Негри, как концептуального отца этого понятия, если угодно, интересует динамика самой социальной борьбы. И вот мне кажется, понятие множеств (что делать, мы пользуемся им), это то, что пытается удержать в себе именно динамический след действия. Это сложно. Негри разрабатывает целую логическую схему для того, чтобы концептуализировать такую задачу. Конечно, в этом он во многом опирается на Спинозу, он является блестящим интерпретатором Спинозы, но здесь у него есть единомышленники, и я бы, между прочим, в числе таковых назвала Жан-Люка Нанси, которого интересует логика тел, но не индивидов, не атомарных отвлечённых единиц, но именно логика тел, постольку поскольку тела всегда находятся в отношениях друг с другом.
Я думаю, что одно из ключевых слов для понимания множества и для определения множества есть понятие отношения. Это не некоторые устойчивые отношения, и не некоторые отдельно взятые отношения, так сказать, а это целая система отношений, в которые включены эти сингулярности (ещё одно слово, я боюсь, что его следует определять отдельно); но, тем не менее, я бы, конечно, акцентировала момент взаимодействия. И вот логика взаимодействия интересовала, конечно, Спинозу и фактически уже Спиноза отрицает договорные теории государства, в отличие от Гоббса, которого интересует именно общественный договор, ведь Спиноза в своих трактатах отстаивает идею самоконституированного права: «Сколько мощи, столько права», — говорит Спиноза, а это означает, что нет никаких посредствующих звеньев между действием и образованием некоторой формы, в которой это действие принимает общий вид. И мне кажется, что эта линия, ну, конечно, это перетолкование спинозизма применительно к современной ситуации, — вот эта линия даёт нам большие надежды в понимании того, что происходит сегодня в понимании возможностей того, куда ведёт нас социальная борьба, потому что никто не снимал проблему социальной борьбы с повестки дня.