Флоренский довольно локальный продукт. И масштабирование является крайне вредной практикой для понимания культурных явлений. Культурные явления лучше не масштабировать. Их лучше изучать как некоторые отдельные пространства, относительно изолированные.
Философию лучше всего изучать не историческим образом, не историзировать философию. История философии — это довольно ложное представление о том, что существует некая идентичная самой себе практика под названием философия, которая развивается от VI века до н.э. в Афинах и до, например, современной аналитической традиции.
...и религию, и секулярные практики Флоренский
понимает более радикально, чем либеральныемыслители.
И Флоренский, если его не масштабировать, невероятно интересен. И интересен как раз тем, что он, конечно, является философом, который мыслит не дуальным способом. То есть он не продолжатель картезианской, феноменологической линии в философии, а скорее продолжатель холистических философских моделей, как, например, платонизм, неоплатонизм, частично спинозизм, лейбницианство. И то, что меня подтолкнуло к Флоренскому — это то, что он очень лейбнициански ориентированный мыслитель. В том смысле, что его интересуют множественные субстанции, его интересуют вообще фигуры различных множеств. И то, что он из теории множеств, из математики пришёл к богословию и философии — мне это показалось очень интересным. Он к тому же прекрасный стилист и писатель, что немаловажно для философа. Например, Бергсон получил Нобелевскую премию по литературе. Один из немногих философов XX века, который умел блестяще писать. И это же относится к Флоренскому. У него совершенно блестящие тексты, которые отмечают очень широкий круг его интересов: интерес к Древнерусскому искусству, интерес к художественному пространству, постановка вопроса об искусстве как определенном типе пространства. В свое время, когда все эти сюжеты были открыты с помощью тартурской школы, структурализма и постструктурализма — это произвело настоящую революцию в представлении. Но эта революция не закончилалась. И Флоренский сегодня, если к нему подходить не исторически, а генеалогически, то есть пытаться понять откуда генеалогия такого рода мыслителей, — какую роль играет математика, какую роль играет теология, какую роль играет аристотелизм (в смысле интереса к естественно-природным объектам), инженерная мысль? Вплоть до его очень странной политической философии, которую либералы объявили фашистской. Что, на мой взгляд, является довольно спорным утверждением. У него есть одно письмо, письмо к Сталину, своего рода проект политической реформы в России, которое конечно напоминает идею корпоративного государства, государства, где все граждане объединены единой целью. Но это платонизм...
Является ли монастырь фашистской организацией?
Нужно понимать, что Флоренский большую часть жизни прожил в Сергиевом Посаде: он знает, что такое монастырский устав, что такое все эти практики совместной жизни и совместного делания в монастыре. Является ли монастырь фашистской организацией? Я сильно в этом сомневаюсь. Там совершенно другие цели и другой этос. Но для современного горожанина, утончённого и нежного существа, который проводит время в основном за экраном — даже само представление о том, что можно прожить месяц в монастыре является почти угрозой на уровне концентрационного лагеря. Месяц без социальных сетей, с кокой-то довольно простой едой... Словом фашизм может достаточно много сегодня маркироваться как некая такая не либеральная аксиология. На мой взгляд, даже либеральная аксиология сильно поменялась по сравнению с XIX, началом XX века, когда либерал был таким носителем республиканизма и некоторых практик публичности, нежели сейчас, когда либерал означает всё, что угодно. Любая позиция, которая не приемлет никакую идентичность, может отсылать к какому-то современному типу либерализма.
У нас ВХУТЕМАС относительно мало исследован. Есть только одно французское издание, где в 2-х томах представлен весь спектр визуальных объектов, придуманных во ВХУТЕМАСе. И это вполне себе уровень Баухауса, если не выше. И Флоренский там преподавал дизайнерам и инженерам. Он преподавал вместе с Фаворским историю искусства и историю мысли, преподавал именно как историю определенных практических навыков, что важно. Это стало модным уже в Европе после второй мировой войны, когда Адо и Фуко стали понимать философию как некоторое практическое упражнение, будь то секулярное или спиритуальное, религиозное. Суть в том, что и религию, и секулярные практики Флоренский понимает более радикально, чем либеральные мыслители. Примерно как Шмитт в своих текстах 20-х годов: он предлагает (чтобы понять политическую позицию кого-угодно) попытаться мысленно редуцировать её к некоторым религиозным основаниям, даже если это светская позиция. Флоренский исходит примерно из этой же установки — он предлагает, чтобы понять, что такое современная цивилизация, редуцировать её или воссоздать на её основе какой-то воображаемый религиозный культ. И это помогает понять цели, зачастую скрытые, той или иной цивилизационной практики или цивилизации в целом. В этом смысле он, конечно, находится и на одной волне со Шмиттом, с Хайдеггером, но и с Беньямином тоже. Здесь разделение на правую и лево-либеральную мысль до какого-то момента несущественно, потому что сам интерес к философии как практике, к смыслу как пространственно-развёрнутым объектам или совокупностям множественных структур, — это направление, этот поворот мышления (понятно, что частично он связан с лингвистическим поворотом, но не только, — там очень много антропологии и других источников, которые формируют мысль). В этом смысле Флоренский принадлежит как никто из русских философов в гораздо большей степени XX веку, даже второй половине XX века, нежели так называемому Серебряному веку. Единственный, кто может быть с ним сравним по силе своего мыслительного и литературно-практического дара, — это Розанов. И Розанов, и Флоренский несопоставимо более интересны, чем Бердяев, Шестов и классические философы Серебряного века. Такие русские прото-экзистенциалисты, идущие от левой мысли, от марксизма в сторону религии. У Флоренского не было такого поворота. Он скорее шёл от спинозизма к спиритуализму.
Флоренский — радикальный мыслитель, стоящий в одном ряду с Хайдеггером, Беньямином и Карлом Бартом.
Чем он ещё интересен — у него много, как и у Лейбница, очень глубоких идей и мыслей, высказанных в совершенно ничтожных по месту и по форме текстах, каких-то записях бесед. Например, не так давно вышла... Когда Флоренский ездил во ВХУТЕМАС, он останавливался у своих друзей, — такая семья, которая занималась кукольным театром, Ефимовы. Жили они недалеко от Красных ворот. Этот дом до сих пор остался. И недавно вышла книга его бесед в этой семье. И там есть фантастические, очень глубокие мысли относительно того, что происходит в России в середине 20-х годов. И о том, как вообще организовано его мышление, на что оно ориентировано, как оно связано с религией. И как оно иначе связано с религией, нежели принято было это понимать в начале XX века. Например, моральное богословие и так далее. В этом смысле он такой радикальный, конечно, мыслитель, стоящий в одном ряду с Хайдеггером, Беньямином, с Карлом Бартом.
Современен ли он? Я могу сказать, что он очень многое даёт до сих пор и культурной антропологии, и социальной антропологии, и продвинутому искусствознанию, которое через подобные тексты оформляет многие свои сюжеты.
