Современный знаменитый критик креационизма и апологет дарвиновской теории эволюции Ричард Докинз неизменно удивляется, споря с образованными богословами, — почему те считают Бога простым? Разве простое существо, спрашивает он, может создать этот сложный мир? Разве те вещи, которые мы видим вокруг, недостаточно сложны, чтобы у них был ещё более сложный создатель? В самом деле, когда вы видите сложноорганизованный человеческий глаз, с его четырьмя слоями нервной ткани, с двумя видами фоторецепторов, реагирующих каждый на собственную длину волны, то вы должны предположить, что тот, в чьей голове возник замысел этого глаза, должен быть ещё более сложным. Как сказал по этому поводу другой современный философ, Дэниель Деннет, изготовить сложную штуку может только ещё более хитрая и сложная штука. Но если это так, и если Бог сложен, т. е. состоит из множества частей, организованных в единое хитроумно устроенное целое, то тогда мы никак не можем использовать его в качестве объяснения возникновения сложных вещей, потому что тогда нам придётся объяснять и происхождение его самого. Так что идея создателя, говорит Докинз, не решает проблему возникновения сложных вещей, но, наоборот, усугубляет её. Сторонникам идеи Создателя приходится решать загадку возникновения его самого.
Однако в глазах образованного богослова весь этот аргумент выглядит немного странным. Он выглядит как попытка вломиться в открытую дверь. Конечно, сложное существо не может быть началом мира, — скажет вам любой богослов, — потому что целое, состоящее из множества частей не может существовать раньше этих частей, не может быть их причиной, но, наоборот, само является следствием этих частей, поскольку появляется в результате их соединения. А кроме того, все, что состоит из частей может и распасться на части. А то, что может распасться на части может тем самым исчезнуть, перестать быть. Потому что утратив единство вещь перестаёт существовать. Однако то, что может перестать быть, исчезнуть, — не может никак быть вечным. А то, что не вечно, никак не может быть Богом. Отсюда следует, что Бог, понимаемый как начало и причина этого мира, может быть только простым и только лишённым частей, т. е. Единым. И вот здесь Докинз перестаёт понимать своих оппонентов и с изумлением восклицает: «Как, как Бог может быть простым, как простое существо может создать этот сложный мир?». Чтобы ответить на этот вопрос мы должны заглянуть в историю богословия, во всяком случае в историю христианского богословия, которое берет начало в античной философии и которое покажет нам, что отождествление Бога с Единым произошло не столько потому, что Бога Ветхого и Нового завета признали таковым, сколько потому, что Единое оказалось ни чем иным как Богом.
Здесь нужно оговориться, что когда я говорю Единое, то я имею в виду не какую-то единую вещь, обладающую единством как неким своим свойством или, как говорят в этом случае философы, предикативно. Но я имею в виду вещь, которая является Единым по своей сущности. А что значит быть Единым по сущности? Это значит, что в ответ на вопрос «что это?», заданный относительно этой вещи, мы должны будем сказать — «это Единое». Не единая книга, не единая мысль, не единый дух или материя, не нечто ещё, что помимо бытия самим собой, ещё вдобавок является единым. Нет. Единое по сущности — это Единое само по себе. Единое взятое как некая вещь, как некая сущность. Понятно, что такое Единое уж точно не будет иметь частей. Ведь если бы оно состояло из частей, то оно было бы многим, т. е. некой другой вещью по сущности, не-единой. А само по себе Единое никак не может быть многим. Следовательно, если оно не состоит из частей, то оно не может и распасться на части, т. е. утратить единство и перестать быть собой. Следовательно, оно является вечным.
Но можно спросить, а насколько реальна такая вещь как само по себе Единое? Единое взятое как сущность, Единое взятое как самостоятельная вещь. Не плод ли она нашего воображения? Точнее говоря, не плод ли она нашего разума, который не хуже воображения способен создавать различные химерические сущности путём абстрагирования свойств окружающих нас вещей. Чтобы ответить на этот вопрос давайте предположим, что Единого самого по себе не существует. И посмотрим, какие следствия у нас получатся из этого предположения. И так, допустим, что Единого самого по себе Единого как самостоятельной вещи нет. А что тогда есть? А есть только вещи, обладающие единством. Обладающие единством как своим свойством, но по сущности своей едиными не являющиеся. Если эти вещи не являются едиными по сущности, то откуда тогда в них появляется предикат единства? Кто или что им этот предикат сообщает? Ведь сами они будучи не-едиными по своей природе этого сделать не могут. Действительно, кусок сыра не может сам себя сделать треугольным, потому что из сущности сыра треугольность никак не следует, не выводится. Сырность и треугольность — это совершенно разные вещи. Чтобы сыр мог стать треугольным или любая другая вещь могла стать треугольной сначала должен существовать треугольник как таковой. Треугольник как геометрическая фигура. Т. е. треугольник, который не является больше ничем кроме как треугольником. Только он может сообщить другим вещам такую форму как треугольность. Аналогичным образом дело обстоит и с таким свойством вещей как единство. Никакая вещь не сможет быть единой если не будет существовать единица, т. е нечто, что является единым само по себе. Таким образом если не будет существовать единицы, если не будет существовать самого по себе Единого, то вещей, обладающих предикатом единства, просто не будет. Но если в мире не будет единых вещей, то тогда что же останется? Может быть в мире останутся вещи, которые будут многими? Но возможно ли множество совершенное лишённое единства? Судя по всему — нет. Потому что если лишить множество единства, то что получится? Получится так, что каждая часть множества в свою очередь тоже окажется множеством. И каждая часть этого нового множества тоже будет множеством. И так далее, до бесконечности. И будет это продолжаться до тех пор, пока мы не потеряем последние неделимые элементы множества, из которых оно могло бы складываться. Т. е. если полностью лишить множество единства, то множество перестанет существовать как множество. Таким образом, если мы будем отрицать существование самого по себе Единого, то не будет ни вещей, обладающих единством, ни вещей, представляющих собой некие объединённые множества. Иными словами не будет ничего. Отсюда следует, что без Единого самого по себе не будет мира. Но то, без чего сущее не может существовать, то без чего мир не может существовать очевидно является его причиной. Следовательно, Единое не только существует, не только является вечным и неуничтожимым, но представляет собой необходимое условие существования всех вещей. Иными словами, является их первопричиной. Но всякая неуничтожимая первопричина всего мира есть не что иное как Бог. Конечно, это не означает, что всякий Бог обязательно есть Единое. Однако, если мы с вами придерживаемся монотеизма, т. е. верим в одного единственного Бога, то тогда из утверждения, что Единое есть Бог, по необходимости будет следовать и обратное утверждение, что Бог есть Единое.
Здесь можно задать вопрос — но ведь Богом мы обычно называем мудрое существо, благое существо. Разве Единое, само по себе Единое, такая вот абстрактная вещь, разве оно таково? На это можно было бы ответить следующим образом. Почему мы называем Бога благим? Потому, что он может сообщить каждой вещи то, в чем она нуждается больше всего, что для неё является самым лучшим, т. е. собственно её благо. Но что является благом для каждой отдельной вещи? Что для вещи лучше всего, к чему каждая вещь, так или иначе, всегда стремится? По-видимому, к тому, чтобы быть и оставаться собой. Что бы это не значило. Но вещь продолжает быть и оставаться собой до тех пор, пока она сохраняет единство. А единство каждой вещи обеспечивается Единым самим по себе. Следовательно, не что иное как Единое наделяет вещи Благом. Так что называя Единое благим мы не ошибаемся. Более того, если рассмотреть понятие Благо само по себе, как таковое, то мы увидим, что оно окажется совпадающим с понятием Единого. В самом деле, высшим Благом, или Благом как таковым, мы можем назвать только то, что само уже ни в чём не нуждается. То, что само уже не ищет какого-то ещё блага, чтобы его приобрести, но уже всё имеет, поскольку само является Благом как таковым. Иными словами, мы называем Благом то, что является самодостаточным. Но то, что не нуждается ни в чём другом и является самодостаточным не может зависеть ни от чего другого. Следовательно, оно не может ни состоять из частей, ни находится в некоем подлежащем, которое бы обеспечивало ему существование. Но если Благо не состоит из частей, то оно, очевидно, и есть Единое. А если оно не существует в чем-то другом, то представляет собой не просто Единое, не предикат некой другой сущности, а саму по себе сущность, т. е. является не чем-то единым, а Единым как таковым. Вот так и получается, что Благо само по себе и Единое само по себе совпадают, оказываются тождественными. Или, как говорит Плотин: «когда мы говорим Единое и когда мы говорим Благо мы имеем в виду одну и туже природу».
Итак, мы ещё раз убедились в том, что Единое действительно подходит на роль Бога, т.к. является вечным, неуничтожимым, необходимым, условием бытия всех вещей и так же условием их благо-бытия. Но остаётся самый сложный вопрос. Тот, который собственно и ставит в тупик Докинза. Как такое Единое, пусть даже вечное, неуничтожимое и благое, как оно может стать создателем сложного мира? Ведь всё, что способно сделать такое Единое, — это сообщить вещам единство, т. е. сделать что-то другое похожим на самого себя, сделать его единым. Но как тогда возникает сложность? Когда мы говорим о возникновении мира из Единого — о чём мы говорим? Мы говорим о появлении вещей, которые отличаются от Единого самого по себе. Т. е. которые уже не являются Единым по сущности., а являются чем-то иным по отношению к Единому, т. е. чем-то не-Единым. Таким образом в каждой вещи есть нечто единое, что придаёт ей свойство единства, и есть нечто не-единое, что отличает её от Единого самого по себе. Таким образом, мы можем посмотреть на каждую вещь, как на соединение двух противоположных начал: не-единого и единого. Учитывая это, можно сказать, что всякая вещь появляется в результате того, что Единое сообщает единство чему-то не-единому. А что происходит в этом случае, что происходит, когда Единое сообщает единство чему-то не-единому. Происходит то, что нечто изначально бесформенное, распадающиеся на все новые и новые множества, не способное задерживаться ни на чём, текучее, получает устойчивость, оформленность и определённость. И кода нечто бесформенное получает определённость возникает некое что. Но как только появляется некое что, тут же появляется и некое есть. Потому, что быть — это быть чем-то. А там, где ни-что — там небытие. Это можно сравнить с тем как если бы мы взяли какую-нибудь линию, которая в силу своей одномерности не заметна человеческому глазу. И взяли бы простую плоскость, чистую белую неопределённую плоскость, в которой человеческий глаз ничего не видит. Но стоит взять эти две, сами по себе не видные, никак не улавливаемые глазом вещи и соединить их... Нарисовать, например, на чистом белом листе какую-нибудь замкнутую кривую, то тогда тут же появится геометрическая фигура. Появится фигура, у которой будут определённые свойства, определённый размер, определённая форма. Мы можем уже говорить о ней, рассматривать её, как-то рассуждать и т.д. То есть возникнет уже некий новый смысл. Вот примерно так же действует и Единое. Единое просто вносит определённость, единства туда, где их нет. И это приводит к возникновению какого-то определённого смысла, какого-то определённого что. Точнее даже к возникновению множества разных смыслов, от самых простых, до самых сложных. В философии обычно говорят об этих чтойностях, оформленностях, смыслах как формах, эйдосах, идеях, логосах, видах и т.д. И вот уже эти, заранее появившиеся виды, смыслы, формы, представляющие собой соединение Единого и не-единого... Вот они уже приводят к возникновению единичных окружающих нас вещей. Как если бы они были некоторыми проектами, чертежами, замыслами. И вот так собственно и происходит, если говорить в самых общих чертах творение или возникновение мира, благодаря Единому. И так, я постаралась объяснить, почему аргумент Докинза против креационистов, будучи адресован людям не понаслышке знакомым с историей христианского богословия не достигает цели. Докинз не совсем понимает, почему Бог есть Единое и почему Единое есть Бог.
