14

Насилие — двули­кий Янус. Рене Жирар выде­ляет важней­шую черту наси­лия — оно двоично. По Жирару, — наси­лие разыг­ры­ва­ется между двумя одина­ко­выми претен­ден­тами, между теми, кто претен­дует на одно — как два брата на трон, как две стороны, схлест­нув­ши­еся в Гражданской войне. Враги — копии друг друга, они усили­вают друг друга, как два игрока, кото­рые всё время должны повы­шать ставки. Усиливая эту мысль, Ален Бадью гово­рит о двадца­том веке, что в нём правит «конфликт», или «двоица», а именно — все преж­ние един­ства, то, что счита­лось «за одно», разры­ва­ются надвое. Так что «женщины/мужчины», «брат/брат», «народ/армия», что угодно — в каждом един­стве возни­кает «двое». И это и есть ситу­а­ция взаим­ного истреб­ле­ния, а в пределе — тоталь­ного истреб­ле­ния, где, как в вендетте, заби­ра­ются все члены семьи до послед­него у каждой из враж­ду­ю­щих сторон. А посреди двух, между ними — буквально в фигуре «/», слэш, и есть наси­лие. Оно разры­вает мир надвое — вплоть до двух полю­сов Холодной войны или расщеп­ле­ния атом­ного ядра. До созда­ния любого образа врага. И теперь мы отой­дем на послед­нюю дистан­цию — на дистан­цию чистой фило­со­фии века, его почти мате­ма­тики. И эту дистан­цию века и даёт нам удер­жать Ален Бадью, мысля­щий предельно абстрактно о том же самом.

Ален Бадью писал, что двадца­тый век одер­жим «стра­стью к реаль­ному» — сдирая все завесы лице­ме­рия, разру­шая все обвод­ные каналы циви­ли­за­ции, век проры­ва­ется к реаль­ному, но реаль­ным в его испол­не­нии оказы­ва­ется собственно наси­лие. Реальное и есть наси­лие, ибо оно прихо­дит и бьёт наот­машь, в опыте ужаса ставит нас под вопрос, расши­ряя или предельно заужи­вая наше бытие, спра­ши­вая нас о тех новых ресур­сах для созда­ния в нас нового чело­века, о кото­рых, кстати сказать, веками гово­рят и рели­гии. Двадцатый век в своей «беспо­щад­ной верно­сти», как пишет Бадью, пыта­ется нового чело­века создать поли­ти­че­ски, то есть непо­сред­ственно вкру­чи­вая наси­лие в его физи­че­ское тело. А вот сейчас дело иное. Политика убрана. Об ином запад­ном типе наси­лия уже «без» поли­тики пишут многие, не только Бадью, — от Поля Верильо до Антонио Негри. Это и тема «прозрач­ного обще­ства» и тема «потре­би­тель­ского обще­ства», «амери­ка­ни­зи­ро­ван­ного обще­ства», обще­ства контроля.

При сохра­не­нии основ­ных пара­мет­ров отчуж­де­ния теперь с самим чело­ве­ком обра­ща­ются иначе. При нали­чии новых гене­ти­че­ских средств, косме­то­ло­ги­че­ских, фарма­цев­ти­че­ских, техно­ло­ги­че­ских средств, чело­века остав­ляют на уровне живот­ного без всякой поли­тики, но с жест­кой систе­мой неощу­ща­е­мого втор­же­ния, лиша­ю­щего права на выбор и проти­во­сто­я­ние. Об этом не самый удач­ный, но довольно точный фильм Вима Вендерса «Конец наси­лия» (1997) и более удач­ный «Шоу Трумана» (1998) Питера Уира, об этом же знаме­ни­тая «Матрица» братьев/сестер Вачовски. Скажем так, это новая система «лице­ме­рия» элит, прикры­того наси­лия, внутри уже собран­ного государ­ствен­ного устрой­ства, кото­рая при «жерт­вен­ном кризисе» грозит абсо­лютно новой войной и новым пере­де­лом мира.

И, честно сказать, читая Бадью, я думаю, не совме­ща­ются ли в России вновь гибрид­ные формы совре­мен­ного наси­лия, куда входит на правах экспе­ри­мента и этот запад­ный стиль. Потому что веду­щий класс, эксплу­а­ти­ру­ю­щий у насе­ле­ния травму совет­ского (и вытес­не­ния совет­ского), травму пост­со­вет­ского (и вытес­не­ния пост-совет­ского) сего­дня, сам как раз ставит на стра­те­гии долго­жи­тия и сохра­ня­е­мой моло­до­сти, обес­пе­чи­ва­е­мые совре­мен­ной гене­ти­кой и меди­ци­ной, новой косме­то­ло­гией и прочим, как и на медиа-техно­ло­гии, созда­ю­щие новые элиты в их отли­чии от всего осталь­ного насе­ле­ния. Точно так же ставит он и на созда­ние новых пространств убежища, кото­рые отде­лят его судьбу от судьбы насе­ле­ния, просто людей, в случае ядер­ного удара. И в отли­чие от запад­ной формы сего­дня, эта форма «искус­ства» пресле­дует формы нена­си­лия как своего злей­шего врага.